Голубченко Полина 10 класс Посылка с войны Документальный очерк Бабушкин звонок всполошил всю семью. Обычно она начинала с вопросов о наших делах, здоровье, потом скромно говорила о себе, что всё, мол, в порядке, и слава Богу. Но в этот раз ее коротенькое «приезжайте» напугало. Не стоит и говорить, что через полчаса мы были в пути.
Бабушка стояла посреди комнаты со странным выражением лица, а на столе мы увидели странного вида ящик: потемневший от времени и непогод, с проржавевшими уголками, с размытыми чернильными надписями и непонятными штампами. «Вот», - бабушка кивнула в сторону ящика, - вчера принесли. Ящик был открыт. Внутри лежали какие –то бумажные свертки с иностранными надписями. «Посылка от папы», - не сдерживаясь больше, заплакала бабушка. Мы оторопели: Виктор Алексеевич Пушкарев, ветеран войны, кавалер ордена Красной Звезды и медали «За взятие Берлина», умер много лет назад.
Он ушел на фронт семнадцатилетним, прошел всю Европу и закончил войну у стен Рейхстага. Из его писем родные знали о множественных ранениях и госпиталях, где приходилось лежать Виктору, но ни разу после лечения не удалось ему побывать дома: слишком далеко от родных мест забросила его война. Но зато из Польши и Чехии приходили в Сибирь, в небольшое село, в многодетную семью посылки. Их собирали всем взводом. Товарищи – кто мог – отдавали Пушкареву куски сахару, концентраты, махорку. И еще великую по тем военным временам драгоценность – мыло. Этим темным, с резким запахом брусочкам радовались больше всего.
После возвращения домой Пушкарев поступил в сельскохозяйственный техникум, потом, почти в сорок лет, заочно закончил институт. Коммунист, он возглавил колхоз в Новосибирской области и руководил хозяйством почти восемнадцать лет. Война осталась в нем блуждающим осколком, но на инвалидность Виктор Алексеевич не соглашался. Были серьезные проблемы со здоровьем, однако председатель упорно продолжал трудиться. Уважаемый человек, ветеран войны, он часто бывал в школе, рассказывал о боях, о своих товарищах, вспоминал прошлое, отвечал на вопросы ребятишек. А дома о войне говорил неохотно, отмахивался: «Да ну её к лешему!». Домашние понимали, старались расспросами не донимать, сами видели, как отец мучается желудочными болями и время от времени угрюмо просит мать собрать его на комиссию в госпиталь. А порой, чаще по ночам, прибегает к нему сельская фельдшерица, закрывает дверь в родительскую спальню. И по всем комнатам до утра стоит лекарственный дух.
В праздничные и торжественные дни Виктор Алексеевич появлялся в правлении в темном костюме с яркими орденскими планками, принимал поздравления и цветы, а потом отправлял кого – нибудь помоложе отнести букеты к сельскому памятнику павшим героям – защитникам Родины: «Им положено, не один я воевал». Теперь уже на кладбище в Косихе есть и его могила.
Всё это в нашей семье известно каждому. Но посылка!...
Невероятным образом она дошла до адресата через сорок лет! Её собрали и отправили товарищи Пушкарева, когда он с тяжелым ранением лежал в госпитале в Чехословакии. В синюю бумагу были завернуты куски настоящего цветочного мыла.
Мы стояли над посылкой с войны, потрясенные человеческой добротой и участливостью, до глубины души благодарные людям, столько лет разыскавшим адресата. В эти минуты мы по – особенному гордились своим дедом и прадедом, рядовым тружеником Великой Победы, честным и благородным человеком, настоящим героем. Он не рассказывал нам о своих подвигах, вся его жизнь была героической. Виктор Алексеевич Пушкарев своим трудом и любовью ко всему: фронтовым товарищам, павшим солдатам, родному колхозу, семье, сельским ребятишкам, самой жизни – отвергал войну.
Диана Рахимова
10 класс Маленькая война Я не сразу поняла, о чем он, Ярик Бусов, мой одноклассник, переспросил учителя. И лишь спустя месяцы случайно вспомнила его ничего не значащий тогда для меня вопрос: «А о какой войне надо написать: об официальной, из учебников и статистики, или о настойящей?».
Так получается, что события со сроком давности становятся легендарными, невольно глянцевеют, отсвечивают лоском, ретушируются. И в этом нет ничьей вины. Так затягиваются раны, ожоги, распрямляются рубцы и шрамы, становясь частью нашего тела, нами. Это я понимаю теперь, когда смотрю на фотографию бабушки в комнате на стене. Почему – то не принято помещать под стекло и вешать в доме историю рода, семьи, нескольких поколений близких тебе по крови людей, чтобы, скользя взглядом по лицам, ты помнил о своей причастности к их судьбам. Что поделать – не модно. Интерьерные безделушки вошли в нашу жизнь и подменили собой память. И мы потерялись бы в беспамятстве, если бы не такие вот мальчишеские вопросы...
Моя бабушка, Векслер Мария Сергеевна., относится к категории детей войны. Получает положенные ей льготы. И живет рядом с нами, ходит по улицам моего города, сидит по вечерам вместе с другими старушками на лавочке в сквере, жарит по воскресеньям оладьи... И носит в себе войну.
Они жили с мамой и папой в Приморье, в маленьком поселке, насквозь пропахшем рыбой. Рыбой пахло всё: песок на диком пляже у черных скал, прилавок магазинчика, даже уличные собаки. Вкусной подкопченной корюшкой пахли руки мамы, работавшей на рыбозаводе. Поселковская ребятня целыми днями торчала на берегу, где всегда что – нибудь происходило: баркас причаливал, рыбаки разбирали для просушки полные травы и рыбьей требухи сети, море выбрасывало на берег медуз или какую – нибудь морскую невидаль. А в общем, у детей была вполне обыкновенная детская жизнь и свои обыкновенные детские дела. Мало ли интересного у моря. Особенно летом. Но однажды ближе к осени ребятам запретили уходить далеко от поселка и особенно категорично зазвучали запреты поднимать на пляже и на улицах поселка незнакомые предметы и игрушки. Больше всего пугало, что лица отцов и матерей от этих разговоров становились жесткими и чужими. А над поселком все чаще появлялись самолеты, которым никто не махал руками.
Они нашли такую игрушку в скалах на берегу. Сбившись в стайку, стояли поодаль, рассматривая ее. Такой красоты поселковские дети еще не видывали. Девочки сразу вспомнили о запретах, а мальчишкам хотелось быть взрослыми и бесстрашными. И они медлили уходить с берега. Один из них, шестилетний Павлик, неторопливо двинулся в сторону скалы. Остальные бросились врассыпную, спрятались за камнями. Раздался грохот, и дым скрыл берег...
Этот маленький взрыв едва ли сопоставим с бомбежкой Хиросимы и Нагасаки, едва ли вошел в статистику, но в памяти моей бабушки он остался навсегда. И имеет прямое отношение к той маленькой, недолгой войне на Дальнем Востоке.
Моя бабушка не герой, она всего лишь ребенок военной поры. Ей тогда было всего пять лет. Но ее рассказ о погибшем Павлике, мальчике с соседней улицы, - живое свидетельство детского горя. И я знаю, почему поднимались в атаку и становились героями отцы и братья маленьких девочек и мальчиков в той маленькой войне в сорок пятом.
Та великая маленькая Победа смотрит на меня с фотографии бабушкиными глазами.
Милена Алиева 16 лет Лучший памятник на свете В нашей семье есть история, которую я слышала от мамы, потому что та, с которой это случилось, уже ушла из жизни.
Моей прабабушке было всего 19 лет, когда началась Великая Отечественная война. Она заканчивала медучилище и мечтала учиться дальше, чтобы стать врачом. Пришлось оставить учебу и работать в тыловом эвакогоспитале в Новосибирске. Начались бессонные ночные дежурства, перевязки, операции. Война предстала перед юной санитаркой, операционной сестрой чужой болью, страшными ранами, увечьями, безнадежными приговорами о негодности к службе. Никогда раньше Машенька не видела беспомощных, плачущих мужчин, а теперь писала под диктовку письма для торопливо отворачивающихся к стенке калек, ставила обезболивающие заходящимся в крике и беспамятным «свежим». Да и что она успела увидеть в свои девятнадцать? Была только мечта о большом настоящем деле и большой любви. Теперь все чаще просилась на фронт и получила – таки назначение в прифронтовой госпиталь в Курске. Там она и увидела Михаила, молоденького сержанта из алтайского села Черный Ануй. Делая перевязку, сестричка залюбовалась незнакомой красотой: темные кудри, темно-карие глаза с прищуром, пухлые губы. А еще и почти земляки! Сколько тем для разговоров! Девичье сердце дрогнуло. Михаил после ранения остался в госпитале и медленно выздоравливал. За это время Маша частенько ухаживала за ним, приносила воды, лекарства, делала перевязки. Михаил был веселым, ласковым. Маше нравилось слушать его странный выговор, истории об охотниках и пастухах, смеяться его шуткам. Дежурная сестра не раз выпроваживала ее из палаты и не на шутку сердилась: «Приворожил он тебя что ли?!» Но душа девушки тянулась к молодому солдатику. Первая любовь – куда от нее денешься? Ей и война, и смерть не помеха.
В день, когда Михаил должен был отправиться обратно в часть, он пришел к Маше с большим букетом цветов. Они вдвоем вышли на крыльцо госпиталя. Сержант все переживал, что скоро он будет далеко от нее. И она вытирала слезы: разлука стала для них хуже смерти. Но война есть война, у нее свои, нечеловеческие законы. Михаил ...написал рапорт о переводе в другую часть, поближе к госпиталю. Не терпелось скорее увидеться с Машенькой.
В тот день сильно бомбили. В прифронтовом перевязочном пункте было много раненых, не удавалось даже передохнуть. Недалеко немецкие самолеты расстреляли санитарную машину, и всех уцелевших сестричкам пришлось выносить на себе, а особенно тяжелых - тащить волоком. Грохот боя почти не пугал, девчат подгоняла одна мысль: быстрее вынести солдат из – под обстрела на пункт. Не посмеют же они бомбить госпитальную палатку! Только при очень близком разрыве санитары замирали, закрывая собой истекающих кровью бойцов.
Вдруг возле перевязочного пункта Маша увидела бегущего Михаила. Сердце зашлось от радости: «Родненький! Здесь!..» Он обнял ее так крепко, как не обнимал никогда. Миг счастья затмил всё: ужасы смерти, боль разлуки, проклятую войну. Но Машу ждали раненые, и она снова кинулась к развороченной машине.
Очередная бомба попала прямо в перевязочный пункт... Забыв обо всем, Машенька побежала туда, но на месте палатки осталась только большая воронка. Девушка упала на колени и закричала так, что сквозь грохот бомбежки ее услышали солдаты и бросились к ней. Маша ничего не слышала и не видела, мир для нее перестал существовать.
У моей прабабушки сохранилась старая военная фотография: она и Михаил на крыльце госпиталя. Хорошее летнее утро, букет цветов. Первая любовь, которую Мария Перевертова сохранила в памяти на всю жизнь.
Это и есть лучший памятник на свете. И Михаилу, и всем героям большой войны, живым и павшим – наша вечная любовь.
